Рональд Харвуд - Квартет [Quartet]
ДЖИН. Да, да, конечно. (Но она «не улавливает»).
СИССИ. У него День рождения десятого октября. А мы всегда отмечаем торжественные даты: Томи Бичема, Бриттена, Моцарта. Но ведь никогда не знаешь, что это — день рождения или смерти? И мы всегда стараемся просчитать вперед — кто следующий… И все в таком ажиотаже! Каждый хочет внести свою лепту. И вот приближается наш первый гала-концерт. Все ждут, что РЭДЖИ исполнит «Сердце красавицы». Ты споешь, РЭДЖИ?
РЭДЖИ не отвечает.
ДЖИН. Я влюбилась в РЭДЖИ, когда впервые услышала его исполнение этой арии герцога.
СИССИ. В этом году у нас выступит еще одна звезда. Энн Лэнгли. Она споет партию Виолетты.
ДЖИН. Энн Лэнгли? Она здесь? Я думала, что ее давно похоронили.
СИССИ. И похоронят после того, как прослушают ее Виолетту.
ДЖИН. У нее такие визгливые верхние ноты, они всегда напоминали мне крик совы в родовых муках… РЭДЖИ, ты не хочешь прогуляться и показать мне сад?
РЭДЖИ (яростно). ДЖИН, оставь меня в покое! Ради Бога, оставь меня в покое!
ДЖИН разражается рыданиями.
Прости меня, ДЖИН. Сорвалось! Меня всегда учили, что истинный джентльмен тот, кто никогда, даже подсознательно, не бывает грубым. Как это я сорвался? Это так недостойно…
ДЖИН (сквозь слезы). Я очутилась в состоянии безысходности… Мне пришлось обратится в благотворительной центр. Вот потому я здесь.
УИЛФ. Как и мы с СИССИ, как большинство обитателей этого дома. Помощь благотворительности — не позор, когда ты уже за чертой…
РЭДЖИ. А я не пользуюсь благотворительностью. За все плачу сам.
УИЛФ. РЭДЖИ, не вызывай к себе сострадания…
Что-то напевает про себя. Джин тихо плачет.
Рэдж протягивает ей свой безупречно чистый носовой платок, Джин утирает слезы, хочет высморкаться, но вдруг почувствовала запах.
ДЖИН. Тот же самый запах… Твой любимый одеколон. Ты еще позволяешь себе такую роскошь? Этот запах вернул меня в прошлое, вернул меня к тебе, РЭДЖИ. Для меня запахи — это тоже музыка.
Возвращает платок Рэджи, улыбаются друг другу. Уилф это замечает.
УИЛФ (СИССИ). СИССИ, я видел, как Нобби отправился в сад; и что он снимал рубашку.
СИССИ (с наигранным равнодушием). Где? Не вижу.
УИЛФ. Он скрылся за красным буком.
СИССИ быстро уходит. УИЛФ ухмыляется.
УИЛФ. Пойду посмотрю, не пришел ли последний номер журнала «Эротика».
УИЛФ уходит. Молчание.
РЭДЖИ. Не могу припомнить, чтобы ты когда-нибудь плакала.
ДЖИН. Мама учила меня, никогда не показывать людям слезы. РЭДЖИ, мы должны прийти к какому-то согласию.
РЭДЖИ. Твоя мать умела скрывать свои чувства. Ей это легко давалось, потому что у нее не было никаких чувств. Когда я впервые с ней познакомился, я подумал — почему она никогда не смеялась? Вероятно скрывает свои плохое зубы. Но я ошибся. Зубы сами показали себя, когда она ела. Это были отполированные клыки. Она никогда не смеялась, потому что ничто не могло ее рассмешить. Даже то, что ты ушла от меня. Вероятно, сейчас ее уже нет на свете?
ДЖИН. Да. Она умерла лет десять назад. Нет, одиннадцать. Не говори о ней плохо. Пожалуйста.
РЭДЖИ. А вот твой отец нравился мне. Когда он узнал, что ты меня бросила, он позвонил и слазал: «Старина, считай, что тебе повезло. Я ведь женат на ее матери.»
ДЖИН. Папа умер раньше мамы… Родители мною очень гордились… И я каждый день о них думаю. Мама окончила жизнь в доме для душевнобольных. Мрачное заведение. Я поклялась, что никогда, никогда ни в какой дом не пойду. И вот я здесь, РЭДЖИ. И нам придется как-то вместе существовать. Что же нам делать?
РЭДЖИ. Нажать кнопочку клише и сказать: «Сделаем все, что можем». Что же еще нам остается?
ДЖИН. Прости меня за ту боль, которую я тебе причинила. Прошу, будь ко мне снисходителен. Тогда мы тоже были такими разными… Я всю неделю репетировала свою речь…
РЭДЖИ. Ты это мне уже говорила. Ты повторяешься.
ДЖИН. Неужели? О, Боже! Останови меня, если я начну повторяться. Но я все равно это чувствую.
РЭДЖИ. Чувствуешь — что?
ДЖИН. Раскаяние. За то, что я сделала. Но я была молода и нетерпелива. И я была потрясена до глубины души тем, что узнала… Но мой поступок непростителен…
РЭДЖИ. Не надо, ДЖИН! Остановись, остановись сию же секунду! Я не хочу говорить об этом. Я не хочу думать об этом, не хочу вспоминать! Когда СИССИ сказала, что ты здесь, я просто рвал и метал. Потом, когда я увидел тебя, моя реакция была еще более бурной. А теперь уже все… И возраст не тот, чтобы переживать прошлое. Эмоции гаснут. Теперь меня уже больше ничто не волнует. Волноваться бессмысленно. Ты здесь. Мы в западне. Я здесь. Этим все сказано.
ДЖИН. У меня было предчувствие, что наш брак распадется. Когда папа повел меня под венец, я это прочла в глазах священника. У него были черные круги под глазами и дикий замученный взгляд. Дурная примета.
Вопреки самому себе Рэджи улыбнулся.
Бедный РЭДЖИ!
РЭДЖИ (вспыхивая). Не смей меня жалеть!
Пауза.
ДЖИН. И теперь оба мы уже старые.
РЭДЖИ. Да, теперь мы уже старые.
Пауза.
ДЖИН. Расскажи, как ты проводишь здесь время?
РЭДЖИ. Слушаю музыку. Читаю. Беседую с друзьями. Я их люблю. Не хочу, чтобы меня пичкали политикой, потому телевидение почти не смотрю. Пишу свою автобиографию. Если мне хочется утомить себя — я думаю об искусстве. Если мне хочется измотать себя — я думаю о жизни. Но мое основное занятие — искусство — его назначение, его способность увлекать, вдохновлять, образовывать и усмирять нравы… (Внезапно умолкает. Видит кого-то в саду, наливается злостью, шипит). Сука! Нет, ты только посмотри на нее, появилась!.. Анжелика, в белом халате, работает сторожихой, а себя называет сестрой. Посмотри, посмотри на нее, сука, корова, толстозадая тварь! Она не дает мне к завтраку мармелад! Все его получают, кроме меня. А мне она нарочно подает абрикосовый джем, зная, что я его ненавижу. Сука, корова! (Провожает ее взглядом, а потом как ни в чем ни бывало обращается к ДЖИН): Искусство, ДЖИН, это терапия для человечества. Но как оно возникает? Эрнст Ньюмен прав. Происхождение искусства не поэтическое. Я пришел к заключению, что в основе искусства — сама жизнь. Во всем ее разнообразии, ее красоте и уродстве… Возможно это звучит высокопарно и претенциозно, и вообще сформулировать очень трудно.
ДЖИН чувствует себя неловко, хочет ввести разговор в прежнее русло.
ДЖИН. Ты прослушиваешь свои старые записи?
РЭДЖИ. Только те, где нет твоего голоса.
ДЖИН. А я свои слушаю часто.
РЭДЖИ. Я так и подумал.
ДЖИН. Они издали нашу старую запись «Риголетто».
РЭДЖИ. Меня просят на гала-концерте спеть «Сердце красавицы». Твой образ Джильды, будет передо мной. Предвкушаю большой успех.
ДЖИН. Я влюбилась в тебя, когда услышала, как ты исполнял, эту арию.
РЭДЖИ. Меня вызывали двенадцать раз.
ДЖИН. Девять раз. Двенадцать вызывали меня. Недавно в Ковент-Гардене, когда я появилась в ложе…
РЭДЖИ. Ты повторяешься.
ДЖИН. Да неужели?
РЭДЖИ. И не первый раз. Но не имеет никакого значения. В опере мы все время повторяем себя, повторяем себя все время… все время…
Улыбается.
Молчание.
ДЖИН. Моя беда в том, что я никогда не думала о будущем. Жила беспечно, одним днем. Я пела, путешествовала, швыряла деньгами — своими, но чаще деньгами мужа. Когда я вышла замуж за Найджела Харриса… (Не договаривает).
РЭДЖИ. Чем он занимался?
ДЖИН. Продавал всякое тряпье. Вдовец. Меломан. Прожигатель жизни. Мне сказали, что он очень богат. А я была страшной транжирой. Банальная история. Он стал за мной ухаживать. Я бесстыдно его поощряла. Мы поженились. У него была квартира на Итон-Сквер. Он был прелестным компаньоном. Однажды, в канун Рождества, мы одевались, чтобы пойти на прием. Он стал жаловаться на боли в желудке. Я вышла в ванную за лекарством, а когда вернулась, он лежал на полу… уже мертвым. Ко мне пришел его адвокат. Квартиру пришлось оставить. Найджел не был столь богатым человеком, каким мне его представили. Поверь, мне не хотелось идти в этот дом, но у меня не было иного выбора.
